18.10.13
Война под небом Арктики. Воспоминания Г.В. Долгих
Я, Долгих Георгий Васильевич, родился 2 февраля 1924 года в деревне Кожино Пригородного района города Вологды. Детство и юношество прошли в городе Лысьва Пермской области... В городе Лысьва жили до 1934 года и переехали в рабочий поселок Ляминского древкомбината вблизи города Чусовой. Жили мы в пятистенном доме на две семьи с отдельными входами, и был небольшой придомовой огород... Окончил 7 классов школы и в 1939 году поступил в Горный техникум золото-платиновой промышленности в городе Ис на россыпное отделение (вблизи города Серов Свердловской области). Для этого родители купили мне мой первый костюм, очень хороший, из шевиота коричневого цвета. Раньше мы носили белье и верхнюю одежду, сшитую руками матери на машинке, но из материалов одежд отца, и все передавалось по наследству от старшего к младшему до полного износа.
Проучился 1,5 курса успешно, но после финской войны обучение стало платным, и я добровольно ушел из техникума, так как отец работал один, а семья у нас была большая. Сдал нормы на все значки: ПВХО, Ворошиловского стрелка, Санитарной обороны, ГТО и Юного туриста, и даже недолго был инструктором, подготовив одну группу школьников к сдаче норм Ворошиловского стрелка. В общешкольной игре впервые надел погоны офицера, чем напугал старушку рано утром. Работал учеником дежурного электрощита на подстанции Яйвинского лесозавода Кизелшахтстроя, фрезеровщиком на деревообрабатывающих станках на Ляминском древкомбинате.
После начала войны с Германией я подал заявление в военкомат города Чусовой направить меня на фронт добровольцем, но лишь 28 сентября 1941 года меня направили учиться в Пермское военно-морское авиатехническое училище (ВМАТУ) им.Молотова. В ноябрьские праздники принял присягу и был назначен командиром 1-го отделения курсантов в роте вооруженцев. Изучали стрелковое и бомбовое вооружение самолетов, уставы строевой и гарнизонной службы, проходили практику на аэродроме за рекой Кама - учились маскировать и делать ложные аэродромы, несли охрану складов и самолетов, учились тактике ведения войны, умению окапываться и прочим премудростям.
Часто со знаменами и винтовками с примкнутыми штыками наперевес шагали мы в колоннах по улицам Перми и участвовали в парадах. «Выходят в бой суровые уральцы, горят огнем каленые штыки. За честь свою, за честь и славу драться идут вперед прикамские бойцы», - пели мы. Когда фронт приближался к Сталинграду наше училище было почти погружено в эшелоны, чтобы отправиться под Сталинград, но приказ отменили и дали закончить курс учебы. В декабре 1942 года, окончив военное училище, получив звание сержанта и специальность механика авиационного вооружения, я был направлен на Северный флот под Мурманск.
Прибыв в Мурманск ночью, оказались в момент налета немецких самолетов бомбардировщиков. Небо полыхало от пламени пожаров, лучей прожекторов, звезд и сполохов северного сияния. Всю ночь мы находились в маленьком деревянном здании вокзала, ожидая прихода за нами автомашины. Утром машиной прибыл я в штаб авиации Северного флота за направлением и был назначен в 95-й авиационный полк пикирующих бомбардировщиков Пе-3 и Пе-3бис полковника А.В.Жатькова на аэродроме Ваенга. Впоследствии командир полка Жатьков стал командиром дивизии, а сама дивизия стала Краснознаменной.
Подразделения пикирующих бомбардировщиков располагались на одном аэродроме совместно с истребителями (полк Б.Ф.Сафонова, погибшего в мае 1942 года) и торпедоносцами. Истребители охраняли небо над аэродромом и над Мурманском, а также наземные фронтовые позиции от налетов вражеской авиации. Торпедоносцы применялись для уничтожения судов и военных кораблей. Самолеты Пе-3 участвовали в совместных атаках с торпедоносцами, ставя дымовые завесы перед караваном вражеских судов для обеспечения скрытного выхода торпедоносцев на цель и атаки. Они могли также самостоятельно наносить удар бомбами и реактивными снарядами (фугасными, бронебойными, осколочными, зажигательными). Осуществляли налеты на базы немцев в Норвегии, поиск и налеты на их караваны и отдельные корабли, а также встречу и охрану караванов и кораблей наших союзников. Мы, вооруженцы, готовили все эти виды боеприпасов и оружия и устанавливали их на самолеты.
Временно, пока полк еще не прибыл, направили к командиру авиабазы, которым оказался мой командир роты в училище майор (тогда – капитан) Милосердов. Так была удовлетворена его просьба направить на фронт. Встрече мы были рады взаимно. Он указал мне место расположения землянок полка, который уже прибывал на аэродром. Представившись командиру 2-й эскадрильи, я был направлен в Нижнюю Ваенгу для прохождения санобработки в бане (это помывка и прожарка всех вещей сухим паром).
Возвращаясь из бани мы, три новичка, шли пешком около 3 км по дороге к аэродрому, и тут нас атаковали два "мессершмитта", летевших на бреющем полете со стороны залива реки Кола к аэродрому. Обстреляли из пулеметов и еще сбросили одну бомбу. Я упал ничком прямо на дорогу. От близкого разрыва один из нас был разорван, и лишь лоскут шинели, висевший у столба, свидетельствовал о его гибели. Об этом позже написал стихотворение «Солдатские судьбы».
Жили у перекрестка дорог Мурманск-Верхняя Ваенга и аэродром-Нижняя Ваенга в землянке, а самолеты и столовая были на аэродроме в 1-1,5 км ежедневного моциона пешком. Была еще одна столовая немного ближе к аэродрому в жилом комплексе летно-технического состава других подразделений авиачастей аэродрома. В этот период я неоднократно попадал под авиационные бомбежки самолетами врага и в экстремальные условия жизни летного и технического состава полка.
Так новогодняя или предновогодняя ночь 1943 года была морозной и звездной, а в небе полыхало северное сияние. Наша землянка находилась около дороги невдалеке от перекрестка с дорогой на Мурманск. Мы были в землянке, когда зашедшие товарищи сказали, что немецкие самолеты сбросили зажигалки и в нескольких местах возникли пожары. Все вышли смотреть, где и что горит.
Зрелище было красивое и загадочное: звезды, сполохи северного сияния, огни прожекторов, стрельба зениток, светящиеся трассы пуль, гул самолетов и где-то рядом свист падающих бомб. Большая часть людей скопилась у входа в землянку, я же несколько отошел ближе к котловану еще одной землянки. И тут, напротив, через дорогу, упала бомба. Я увидел эту вспышку совсем рядом и, не сумев еще понять, свалился вниз по трапу поверх всех. На меня посыпалась щебень и мелочь. Свет погас и уже до утра мы не выходили из землянки. Утром, осматривая место падения бомбы, увидели, что снесен до основания саней ящик из-под самолета, использовавшийся как кладовка. А это всего ширина дороги от нас.
Еще одна бомбежка застала меня на аэродроме в столовой, куда я пришел после дежурства и уже сел кушать совместно с официантами и другими работниками. Пролетавший над аэродромом немецкий самолет бросил серию бомб по стоянкам самолетов. Одна из них упала недалеко от столовой, а две другие недолет и перелет. Во время взрыва я пригнулся над тарелкой, прикрыв ее руками. А когда поднял голову, то увидел, что одна официантка распласталась вдоль по плинтусу, а буфетчица застряла в подавальщицком окне. Зрелище в столовой было трогательным и комичным, с испугом и веселым смехом.
Довелось мне принять участие и в обстреле двух "мессершмитов", пролетавших на низкой высоте над стоянками самолетов после воздушного боя над соседним аэродромом. В это время я находился в кабине самолета на стоянке, проводя опробование пулеметов. С разных мест по немцам били трассы. Я тоже включился в охоту прямо из кабины самолета. Но это было скорее щекотание нервов и желание попасть, поскольку полет самолета низко над землей проходит так стремительно. Увы, мимо.
Пожар на складе мастерской вооруженцев: загорелся ящик с сигнальными ракетами от случайного выстрела при разборке неисправного пулемета Березина-12,7 мм техником, заменявшим механика до моего прихода в полк.
Разлив горючей смеси из УХАПа (универсальный химический авиационный прибор весом 200-250 кг, применявшийся для постановки дымовых завес с Пе-3 поперек курса морского транспорта для скрытного приближения торпедоносцев) при перевозке его на машине от самолета к другому самолету инженером при эксплуатации. На большой скорости от встрясок клапан прибор прорвало, и машину окутало дымом завесы и обожгло обувь солдат, выскочивших и бросившихся в водоем котлована. Заменой прибора и мойкой машины ограничились.
Стычка с пилотом у самолета после посадки его и постановки на стоянку, который в возбужденном состоянии и угрозой оружием, обвинил оружейников в неисправности пулемета, прекратившего стрельбу в критическую минуту боя, когда он мог помочь напарнику. Я, уже привыкший проверять вернувшиеся самолеты с задания, зашел сзади вниз под самолет, открыл капот и увидел, что в патронном ящике нет ни одного патрона, ствол пулемета от перегрева в результате стрельбы длинными очередями посинел достаточно сильно, проверка передвижения затвором показала исправность его. Я перед всеми присутствующими высказал ему о его трусости и неумении вести огонь пулеметом, имеющим большую скорость стрельбы, и с больших очень расстояний.
Отказ пулемета Березина 12,7 мм во время стрельбы: обрыв ленты патронов у приемника пулемета. Причина — большое напряжение подъема ленты с пола турели к пулемету по металлическому чешуйчатому рукаву. Изучив и опробовав, мы с техником с моей подсказки удалили из рукава два звена, спрямив его, чем и обеспечили в дальнейшем хорошую стрельбу.
Отказ пулемета Березина 12,7 мм при стрельбе. Причина — утыкание очередного патрона в патроннике с остановкой стрельбы. Разбирая и проверяя пулемет, состояние его деталей и, проверив патронник калибрами, имевшимися в части, мы так и не нашли неисправности. Вызвали специалиста из окружных мастерских флота с его более точными калибрами и тогда обнаружили не особо чистую расшлифовку патронника; при стрельбе газами на гильзе создавалось утончение стенок гильзы и при извлечении гильзы из приемника происходил обрыв венчика. Очередной патрон, досланный в приемник и ствол, упирался в оставшийся венчик гильзы. По этому факту был выпущен информационный по флоту с распоряжением о замене всех стволов данной партии на всех пулеметах Березина.
Улет снаряда РС на стоянке при установке РСов на самолет. Самолет стоял на трех точках, задрав нос вверх, я готовился заряжать все направляющие снарядами РС и только завел первый снаряд в направляющие, как он сразу же сработал и улетел вперед. Причина — в кабине самолета сидел электрик, что-то проверял и включил питание по ошибке.
Гибель двух летчиков эскадрильи над морем у Кольского полуострова в тумане. При развороте на возврат на 180 градусов, летя на одной высоте, столкнулись и погибли в море.
Гибель экипажа при повторном полете на фотографирование объекта в Норвегии. Из-за некачественного снимка в первый полет было требование дать четкие снимки.
Гибель летчика (не нашего полка) истребителя, барражировавшего в воздухе над аэродромом на высоте 8000 м с целью охраны зоны. От неисправности или нехватки кислорода потерял сознание и положением тела создал падение самолета в крутом плоском штопоре. Сознание вернулось, но не успел исправить полет.
Видел гибель командира полка истребителей, Героя Советского Союза П.Г.Сгибнева, совершавшего совместный полет двумя самолетами с молодым летчиком. Сгибнев - ведущий, совершал полет на низкой высоте над аэродромом. Еще не успев набрать высоты, он попытался сделать бочку, забыв при этом, что самолет при этой фигуре проседает, теряя высоту; врезался крылом в землю и разбился.
В июле 1943 года меня неожиданно откомандировали из полка и срочно отправили самолетом ТБ-3 с Ваенги в Архангельск на аэродром Ягодник в распоряжение Беломорской военной флотилии. Из-за загруженности самолета и срочности задания лететь пришлось в бомбовом люке самолета. В штабе 3-ей авиагруппы Беломорской флотилии (командир полковник И.А.Ольбек) я получил назначение в 22-й МБРАП (морской ближнеразведывательный авиаполк) майора П.А.Панкова, самолеты МБР-2 которого только что перебазировались на аэродром озера Лахта с берегов Каспийского моря. Меня назначили механиком вооружения в эскадрилью капитана Попкова, направляемой для усиления охраны зоны в районе острова Диксон в Карском море в связи с усилением активности немецких самолетов, судов и подводных лодок в этом районе и посещением его тяжелым крейсером «Адмирал Шеер». Порт Диксон находился на половине караванного пути транспортов, идущих с грузами как на восточное арктическое побережье (Игарку, Тикси), так и с востока в западные порты (Архангельск, Мурманск). Поэтому этот район был очень заманчивым для немецких кораблей и подводных лодок для встречи и потопления наших судов. Самолеты МБР-2, имевшие радиосвязь, большой запас полетного времени и до 4-х 100 кг бомб подвески, позволяли вести разведку в море и среди многочисленных островов и шхер, а при обнаружении подлодок уничтожать их. Меня для этой службы выбрали в связи с тем, что я окончил специализированное морское авиационное училище и имел специальные знания и навыки по обслуживанию морских самолетов. Караван кораблей и охраны комплектовался в Соломбале, а технический состав этой группы и грузы для ее работы и жизни размещали на СКР-19 (в прошлом "Семен Дежнев"). Это грузо-пассажирский транспорт, усиленный для работы в условиях ледовой обстановки.
Переход каравана из Соломбалы, Архангельск в составе различных судов и кораблей под командованием капитана первого ранга Н.П.Аннина осуществлялся по маршруту Северная Двина — Белое море — Баренцево море — Карское море — Диксон. Погода во время перехода была штормовая, и для нас, молодежи, не видевших моря, это было особенно сложно, страшно и интересно. Нас включили в штатное расписание нести вахты по наблюдению за кораблями, морем и возможным появлением подводных лодок противника.
Мое место по расписанию на Семене Дежневе — полубак, впередсмотрящим. А это значит - стоять на носу корабля, как раз между якорями, поднятыми в походе. Каждая волна обдавала с головы до ног холодной соленой водой, а окрик с мостика требовал постоянного внимания. Утешало меня лишь то, что никто не видит, как меня рвет от качки (а волна смывала всякие следы). Шторм был настолько сильным (7 баллов), что более мелкие суда охранения часто терялись из виду, проваливаясь между волнами. А на подходе к Диксону караван умышленно проходил дальше по курсу и лишь потом подходил к Диксону, дрейфуя и выбирая моменты для разворота корабля. Разгрузившись с корабля, разместили груз на старой барже в бухте острова и ознакомились с местом жилья и работы.
Самолеты вылетели на Диксон позже, уже после нашего прибытия на базу. Но из-за тумана на подлете к Диксону были вынуждены сесть у острова Белый. Я с группой специалистов получил приказ погрузить горючее и два комплекта бомбового вооружения на выделенный портом тральщик и выйти в море к месту вынужденной посадки самолетов для оказания помощи и обеспечения самолетам выполнения боевого задания по поиску подлодок врага на остатке пути.
Здесь мы испытали вновь волнение душевное: наш портовый катерок, который мы взяли в Архангельске для различных экстренных связей с портом и самолетами, не имел на борту компаса. По заданию, выезжая с порта за комплектом вооружения, мы должны были проскочить пролив между островом Диксон, где находилась наша бухта-аэродром и имущество, забрать груз и вернуться на тральщик. Но мы из-за тумана проскочили в этот пролив и вскоре оказались в водах открытого моря. Попытки вернуться снова к исходной точке и найти этот пролив нам не удавалось, и лишь дрейфуя, не с первого раза, мы вошли в него, а затем и в бухту за грузом. Затем доставили на тральщик и вышли в море к острову Олений в Карском море.
Не дождавшись нас, четыре МБР-2 вылетели на водный аэродром острова Диксон. Заметив их еще в воздухе, связавшись с ними и выяснив, что у них все благополучно, мы вернулись в порт Диксон, а затем и в бухту-аэродром, где и увидели трагедию наших самолетов. Не зная состояния дна у береговой черты бухты и надеясь на везение, две машины подрулили близко к берегу, распороли об острые камни дна днище самолетов и затонули до уровня плоскостей крыльев.
Подъем самолетов, вытаскивание их на сушу и ремонт заняло почти неделю. Младшие специалисты, матросы и обслуга базы работали в легких водолазных костюмах, тонких, с открытым воротом и горловиной на завязке. Через нее вода часто попадала внутрь костюма, и холод пробирал достаточно крепко. Лишь молодость и ежедневные 100 грамм в обед и вечером поддерживали настроение. Позже эти купания многие годы сказываются на болезнях ног и позвоночника. Все прошло удачно, и самолет включился в повседневную работу, выполняя боевые задания, а мы несли ночные дежурства по охране самолетов от срыва их от плавучей банки крепления.
Помимо МБР-2 на водном аэродроме бухты острова Диксон были собраны самые разные самолеты полярной авиации. Был самолет Р-6 с гофрированной обшивкой, похожей на волнистый шифер, с мотором как на МБР-2, но с двумя воздушными винтами – тянущим и толкающим, за что самолет имел кличку «тяни-толкай»; на нем летал известный полярный летчика Б.Г.Чухновский. Два корабельных разведчика КОР-2 конструкции Сикорского, которых при взлете заливало водой так, что летчик не видел перед собой ничего, пока самолет не отрывался от воды. Чтобы перелезть из кабины пилота к технику, надо было быть стройным и гибким, в связи с этим летчики КОР-2 шутили: - У нас так мало места, что мы вынуждены делить - одному папиросы, другому спички. И лишь И.И.Черевичный и В.С.Стрельцов имели два цельнометаллических самолета "Каталина" американского производства, с большим экипажем, длительностью беспосадочного полета и бомбовой нагрузкой.
В зоне Карского моря, в районе караванного пути около острова Диксон и далее на восток, оперативная обстановка после посещения бухты порта Диксон крейсером немцев «Адмирал Шеер» была напряженная, и лодки немцев могли оказаться тут в любой день и час; были случаи гибели судов, как военных, так и, особенно, гражданских. Как старшего по вооружению меня вызвали в штаб Северного отряда флотилии и на совещании дали задание установить вооружение на самолетах полярной авиации и обеспечить бомбовую загрузку.
Для многих типов самолетов это было очень трудоемко и нежелательно. Например, самолеты Сикорского, низко сидящие на воде, сильно заливает морской водой и ржавление оружия угнетало летчиков. А самолеты Черевичного и Денисова не имели бомбового вооружения. Последовал вопрос ко мне: можно ли использовать «Каталины» Черевичного и Денисова, не имеющие бомбодержателей на крыльях самолета? Я ответил, что так как фюзеляж у лодки просторный, и в нем есть две парусиновых кровати и нижный люк в хвосте машины, то можно, как минимум, взять три бомбы ПЛАБ-100, по одной бомбе на кровать и одну бомбу сбоку по курсу у люка. Вопрос только в том, кто будет этим заниматься? Ответ — вот Вы и будете этим заняты, на земле и в воздухе.
На следующее утро на самолет Денисова были погружены с двух сторон люка по одной противолодочной бомбе ПЛАБ-100 и две бомбы на парусиновые койки в фюзеляже, и я в составе экипажа в качестве бомбардира вылетел на пробный полет в паре с самолетом Черевичного. В полете находились более 18 часов без посадки. Мы летали вдоль шхер Минина на восток, где полярникам на радиостанции сбросили блок от старого мотора для разных поделок и продолжили полет к островам Известий ЦИК, Комсомолец и Пионер, обследуя море и границы льда.
В шхерах островов севернее мыса Стерлигова мы обнаружили грузовой теплоход «А.Андреев», который после атаки немецких подлодок, разгромивших их караван, шедший с востока, прятался в тени берега, притушив топки котла и не подавая сигналов и дыма, чтобы не обнаружить себя. Так он пытался избежать встречи с врагом. Отлетев в сторону от корабля, мы сообщили по радио в штаб о лесовозе и сбросили на корабль вымпел с приказом ждать конвоя. А Черевичный, прилетев на наш радиоразговор, совершил посадку у корабля и нанес визит дружбы капитану.
Во второй полет на мыс Желания на Новой Земле для выяснения причин затянувшегося молчания радиостанции, начальство меня не пустило, поскольку эту операцию совершало ведомство полярной авиации, и бомбы были сняты с самолета.
Особая статья - это история с подвешиванием на воде бомб на наши самолеты МБР-2. Это фанерный моноплан, низко сидящий на воде и с высоко расположенным крылом, обтянутым перкалью (пропитанная клеем ткань), с мотором на подкосах над крылом и толкающим винтом. Вооружение составляли бомбы и два пулемета ШКАС конструктора Шпитального. Доставка бомб производилась с лодки, и они подвешивались двумя матросами, сидящими друг напротив друга. Бомба укладывалась в полутаре на дно лодки, на веслах шли к самолету под крыло к бомбодержателю, и эти два матроса поднимали 100 кг ПЛАБ-100 (противолодочная авиабомба) руками, а лодку держали, чтобы она не уплыла в сторону, упираясь головой в крыло самолета снизу.
Чтобы прочувствовать эту работу, попробуйте проделать ее сами. Неоднократно. На каждый самолет МБР-2 вешалось минимум две бомбы ПЛАБ-100, а самолетов было четыре штуки. В тот период от работы мои мышцы настолько окрепли, что при стойке по команде «Смирно» кисти рук не прижимались к бедрам — бицепсы мешали, так и ходил в отведенными в стороны руками.
С наступлением осени и холодов, когда плоскости самолетов стали покрываться льдом и его приходилось отбивать легкими ударами руками и подсобным материалом, был дан приказ перегнать самолеты МБР-2 своим ходом в Дудинку, Игарку и Красноярск. Но некоторые самолеты вмерзли в Дудинке, а некоторые — в Игарке. Так закончилась жизнь самолетов нашей группы. Экипажи вернулись в Архангельск поездом, а мы, прочий технический персонал, возвращались морем на эсминце СКР «Рубин». Вновь море -Карское, Баренцево, Белое, затем река Двина и Архангельск.
Командующий флотилией, прилетая к нам на Диксон, высоко оценил успехи летного и технического состава, сказав: «Такие перелеты от Каспийского моря до Диксона и Игарки в мирное время совершали только герои на таких машинах, как ваши МБР-2».
Летным экипажам 22-го МДРАП предстояло - многим, но не всем - отправляться в США за получением цельнометаллических морских самолетов, способных держаться в воздухе без посадки до 24 часов. Летчиков и весь экипаж переобмундировали во все новое и еще раз в Мурманске и кораблями отправили в Америку на получение машин, обучение управлению, эксплуатации, взлету и посадкам, изучению маршрутов возвращения.
Многим из нас сразу дали отпуска домой. Мне в ноябре 1943 года предоставили 45 дней отпуска с бесплатным проездом до дома на Урале и обратно и сухим пайком на все 45 суток. Прибыл домой в морозный день, снег скрипел под ногами сапог и этот скрип прохожего слышали в доме, но двери в дом и квартиру я открыл сам для них неожиданно. Только сестра сразу узнала и прямо с печи свалилась мне на плечи с возгласом «Гора!!!». Я разделил их жизнь в тылу в годы войны. Побывал у знакомых семей в городе Лысьва, с кем многое разделял в жизни. Меня пригласили за стол в столовой и положили в миску все лучшее, что смогли, радуясь сами, увидев меня, молодого моряка, живым и здоровым и получив надежду на возможную встречу со своими родными, находящимися на фронтах.
Мое посещение поселкового клуба собирало много народа, знакомых и незнакомых. Это событие стало общим, а я подарил им песню со сцены: «Спит деревушка, дремлет старушка, мысли ее далеко. Бедной не спится, старые спицы тихо дрожат в руках». Но нашлись и завистники, которые поспешили сообщить в милицию города Чусовой, что может я сбежал и при оружии. Вызов в город и военкомат развеяли опасения людей, и я спокойно провел отпуск до конца. Оружие у меня действительно было, и я его не скрывал, нося в кобуре пояса наган мелкокалиберный, который был вписан в красноармейскую книжку.
Возвращаясь из отпуска, при пересадке на станции Данилово я увидел грустную девушку в шинели, со слезами на глазах. Я подошел и узнал, что она санитарка эвакогоспиталя. Проезжая мимо дома в Кирове, она попросила главврача отпустить ее сбегать домой показаться матери. Врач разрешил ей сходить. Но вернувшись, она не застала поезда, он ушел неизвестно куда, и она не знала нового маршрута на фронт, да еще и не имея при себе никаких документов и денег. Я предложил ей поехать со мной до Вологды и там узнать у коменданта вокзала о возможном маршруте поезда и помочь возврату. Проводник ночью нас сам пригласил в вагон, который был почти пустой, без всякой проверки документов и билетов. В Вологде девушка нашла свой эвакогоспиталь и с подружками прибежала к нашему поезду с радостью и общей благодарностью.
Пока летчики были в Америке и получали самолеты, изучали их и учились на них летать и садиться, наш полк был переформирован. Наша эскадрилья стала 20-й отдельной авиационной эскадрильей майора Сидорова (бывший начальник Школы младших авиационных специалистов (ШМАС) на Соловках), а я – старшим механиком по вооружению. Остальных людей раскрепили в двух полках на двух аэродромах, Лахта и Ягодник. Мы тоже остались на аэродроме Лахта с машинами МБР-2 до возвращения экипажей и машин из США.
Вручение знамени 20-й ОАЭ происходило на летном поле Лахта начальником политотдела флота Пантелеевым. Я - знаменосец при снятии чехла с древка знамени Пантелеевым и вручении знамени Сидорову, а он вручил это знамя мне для прохождения строем личного состава эскадрильи перед командованием и передачи в штаб для хранения.
Март 1944 года на Лахте, озеро Холмовское, полет младшего специалиста на подкосе лыжи самолета МБР-2. Как это случилось. На стоянках и на стартах в весенне-зимних полетах самолеты на лыжах примерзают к снегу, и чтобы их легче сдвинуть мотором, младшие специалисты ударяли деревянной кувалдой, довольно крупной, по головке лыж, встряхивая их, и тогда самолеты легко начинают движение к старту. А там, на старте, не всегда дают разрешение на взлет и тогда лыжи вновь примерзают, и требуется вновь ударять кувалдой. Для того, чтобы не идти пешком, а то и бежать до места старта, младшие специалисты привыкли ездить с кувалдой на подкосе лыжи. В данный момент разрешение на взлет было дано сразу и летчик, забыв о помощнике, пошел на взлет. Тут-то и заметили с земли о пассажире на лыже. Беспокойство на земле летчик увидел и вспомнил о пассажире на лыже, осторожно завершил круг и произвел посадку. На вопрос пассажиру, почему он не бросил кувалду — Чтобы я потом ее искал по озеру или лесу?!
И еще в тот период весны и мороза 1944 года проходили полеты с прыжками на парашютах среди молодых курсантов-летчиков. И курсант Ковалев погиб, разбившись о лед из-за застрявшего в стропах нераскрывшегося парашюта.
Вскоре стали поступать самолеты «Каталина» из Америки, началось изучение этих машин и обучение остальных специалистов, а я как воздушный стрелок в составе экипажа командира Сидорова летал на боевые задания по обследованию зоны Беломорской флотилии, воздушному сопровождению караванов и оказанию помощи людям терпящих бедствие и тонущих судов. Длительность таких полетов достигала 18-20 часов без посадки.
В одном из таких полетов над восточной частью Баренцова моря между Каниным Носом и Новой Землей под конец полетного времени осложнилась метеообстановка и из-за туманов над Кольским полуостровом и Архангельском база в Холмовском не могла нас принять. Мы были вынуждены сесть на полуострове Канин Нос в устье реки. Коды радиосвязи в конце дня сменились, сами связаться с базой мы уже не могли и мы надеялись, что в поселке есть телеграф, с которого сможем сообщить о себе. Штурман спутал реку и она оказалась не ближней к поселку, да и телеграфа в нем не было. Пока ходили туда-сюда, отлив посадил нас на камни и только утром, с приливом, мы взлетели и совершили посадку на Лахте.
В течение месяца все летные экипажи изучили машины и оборудование и включились в нормальный ритм, выполняя боевые задания и учебный процесс. Я снова вернулся к выполнению своей основной работы механика авиавооружения эскадрильи. В составе 20-й ОАЭ Сидорова я прослужил до дня Победы над фашистской Германией в звании мичмана, был председателем общественного товарищеского суда.
Мои младшие специалисты — Гвоздев, он летал с экипажем другого самолета на спасение тонущих людей и награжден медалью «За боевые заслуги» даже раньше меня, и Петя Филькенштейн — хорошие ребята. Только за период нахождения в составе этой эскадрильи обслужил 5.395 самолетовылетов, из них 348 боевых вылетов, с налетом 1354 часа 49 мин (из справки начальника штаба Данько в/ч 49340).