25.03.09

Э.Я. Алкснис. "Большой террор в малом масштабе"

1.

С 1931 до 1939 года мы жили на Чистых Прудах, напротив театра «Современник», а тогда это был кинотеатр «Колизей». Местность украшал большой бульвар с красивым прудом, летом здесь плавали лодочки, а зимой светился огнями каток, с веселой нарядной молодежью. На бульваре катали детей на пони и верблюдах, китаянки продавали чудные игрушки: пищалки «уди-уди», шарики на резинке, пистолеты с пороховыми пробками и бумажные ажурные цветы. Еще были уличные фотографы, киоски со всякой ерундой и прочие приятные вещи. Очень хорошее место было.

Целый квартал новых домов назывался «общежитие начсостава Наркомата Обороны», здесь жили только военные: от капитанов до комкоров. Ничего похожего на общагу, конечно, не было, жили в хороших отдельных квартирах, по тем временам – роскошных. О военных советская власть всегда заботилась. Красные командиры тех времен были очень привлекательны: с одной стороны просты и общительны, поскольку еще не забыли о своем недавнем демократическом прошлом, с другой – полны чувства собственного достоинства, ибо верили в свою высокую миссию освобождения человечества от капиталистического ига. Они охотно разговаривали с ребятами, отвечали на бесчисленные «военные» вопросы мальчишек: как стреляет «наган», «максим», гаубица, какие шашки лучше, не уклонялись и от политических разговоров, при этом часто подчеркивали, что ребятам надо готовиться к боям.

Дело в том, что в те времена все советское общество было ориентировано на близкую, неизбежную войну. Ребята лет с 6 (ведь дети военных) были невероятно политизированы и все события тех лет в Германии, войны в Испании и Абиссинии обсуждали с великим азартом, носили шапочки-эспаньолки и вопили: “Но пасаран!”. В те годы Советский Союз еще не нападал на своих соседей, поэтому наш запредельный патриотизм не подвергался никаким испытаниям, кто прав, кто виноват – никаких сомнений не было. Взрослые тоже сходили с ума: на демонстрациях с воодушевлением пели сплошь военные песни: “По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед..”, “Каховка, Каховка, родная винтовка...”, “Если завтра война...”, “Нас не трогай...”, “По военной дороге...”, “Мы танки ведем...” и т.п. На воротах висели эмблемы “Осоавиахима”- это было общество содействия авиационному и химическому строительству (имелись ввиду бомбовозы и ОВ, а отнюдь не минеральные удобрения). Большевики сумели внедрить в массовое сознание твердое представление о том, что мир делится на “белых” (плохих, они бывшие) и “красных” (хороших, за ними будущее), что первые ненавидят вторых и поэтому их придется уничтожить. Перспектива войны принималась, как очевидная и объективная неизбежность, поэтому вопрос о гуманности иприта не вставал. Здесь слились групповой нарциссизм и ксенофобия, эта мания в чистом виде держалась не только до войны, но и после.

Представление о внутренних врагах советского государства, строя и народа было так же придумано политическими спекулянтами, чтобы оправдать жуткие репрессии ВЧК, ОГПУ, НКВД, обосновать и объяснить особо важную роль репрессивных органов, всю практику непрерывных внесудебных расправ. Все политические процессы с самого начала советской власти, вроде дела «Промпартии» и т.п., были ложными, никакой измены или вредительства не было и в помине, но народ, еще не знакомый с политическим враньем, убедили в коварстве контрреволюции и он принимал за чистую монету все, что публиковалось в газетах. О массах невинных и несчастных людей, на Соловках, Беломорканале и канале Москва-Волга распространялись самые лживые сведения. Чекисты утверждали, что враги и злопыхатели там проходят перековку трудом и превращаются в добрых патриотов. Этот же миф использовали для борьбы с инакомыслием и немецкие фашисты, превратившие массы политически неблагонадежных в «болотных солдат», и китайские маоисты, согнавшие интеллигенцию в деревню во время «культурной революции.
 
2.

Эти воспоминания начинаются с 1934 года, когда нас было пятеро: папа, мама, сестра Юлиана, домработница Поля и я. Папа – Ян Янович Алкснис, крепкий латыш, сдержанный и немногословный, командовал в Белоруссии стрелковой дивизией «имени Чехословацкого Пролетариата», (комдив - это, как теперь ген.-лейт.). Он был старым большевиком, с 1913 года, фанатически преданным коммунистической идее, в гражданскую войну командовал бригадой во 2-й Конной Армии. Вообще, латышские стрелки, которых всего-то не насчитывалось и 12 тысяч, переломили ход гражданской войны в пользу красных и в те времена играли заметную роль в командовании Красной Армией.

Мама, Полина Филипповна, была дочерью лесничего из Орловской губернии, окончила школу в Болхове, жила у сестры, моей тетки Натальи Филипповны, в Москве, там ее и нашел в 1918 году папа, который командовал маршевыми ротами. Она было веселая и общительная, работала техническим секретарем в ЦДКА – это расшифровывалось, как «Центральный Дом Красной Армии» и было очень популярным местом. Юлиане было 14 лет, она училась в 6-м классе, Поля, Пелагея Васильевна Михалева – была умная и добрая орловская крестьянка, которых много тогда бежало в города, а я, 7-и лет, - дошкольник.

Как-то зимним вечером 1934 года пришла мама и сказала мне(!): «Ты знаешь, случилось большое несчастье, Кирова убили!». Все взрослые были тяжко удручены, а я до сих пор не понимаю, почему они это приняли так близко к сердцу. Единственное объяснение – они инстинктивно почувствовали какую-то большую угрозу.

В 1935 году папа стал начальником кафедры в Академии Генштаба, в Москве, с утра до вечера он пропадал на службе, а ночами работал над учебниками, по которым военные учились еще, по крайней мере, 20 лет.

В том же году поползли слухи о многих арестах, о большой измене и предательстве, но все это было за пределами нашего круга и не вызывало большой тревоги, гром грянул летом 1936 года, когда разразился первый открытый процесс по делу «террористического центра»: Зиновьева, Каменева и других. Эти люди были виднейшими деятелями подполья, революции и становления советской власти, поэтому народ был глубоко взволнован, а СМИ - переполнены лживыми доказательствами их измены. Мама вслух читала газету о вредительстве, как злодеи подсыпали молотое стекло в соль, чтобы травить рабочих и поглядывала на папу, но он молчал, до сих пор не понимаю, почему.

Через полвека я прочел у средневекового ваятеля и ювелира Бенвенуто Челлини, как его хотели уморить. Для этого придворному ювелиру дали алмаз: растолченный он образует иглы, которые впиваются в стенки желудка и человек погибает без видимых признаков отравления. Ювелир пожадничал и алмаз прикарманил, а вместо него растолок топаз, который образует безвредный порошок. Бенвенуто это «раскусил» и возблагодарил Бога за спасение. Размолотое стекло еще менее опасно, вроде песка, но народ глотал эту ложь миллионами тонн и отравился до полного безумия. Конечно, всякие массовые акции: парады, демонстрации, встречи челюскинцев, папанинцев и прочие развлечения очень способствовали этому процессу и к 1937 году советские граждане превратились в зомби, хотя этого слова тогда никто не слышал. Теперь, в старости, я понимаю, что оставались умные люди, которые помалкивали и держали фигу в кармане, но тогда казалось полное, поголовное, абсолютное единодушие: кто со страху, а больше от восторга - все спятили, как один человек.

3.

Осенью 1936 мама заболела и умерла, совсем молодой – 36 лет. Настал 1937 год.

Когда в январе состоялся второй политический процесс «троцкистского центра»: над Пятаковым, Серебряковым и другими известными большевиками, уже никакого сомнения в их измене не возникло. Волна возмущения и ненависти захлестнула страну. Самые благодушные люди сбесились: милая детская поэтесса Агния Барто, поэт-романтик Эдуард Багрицкий и тысячи других, с пеной у рта требовали расстрелять, «как бешеных собак», гнусных предателей, которые вознамерились восстановить проклятый царизм, снова отдать трудящихся во власть фабрикантам и помещикам. Не было такой гадости, которую не приписывали бы «подлым наймитам империалистов». Они же сами сознались, какие же могут быть сомнения? Об этих добровольных признаниях полвека и в Союзе и за границей ходило множество версий: говорили, что изменников совесть заела, они устыдились и сознались. Еще говорили, что их опоили и загипнотизировали, что сознавались и расстреляны актеры, а предатели искупают вину честным трудом, рассказывали и много других увлекательных историй.

Самое простое предположение, что их замучили до того, что они уже только смерти хотели, с негодованием отвергалось: «Это же было узники царских тюрем, политкаторжане, они же любые пытки выдержали бы и не сломились, нет, значит, они были виноваты!» Простейшая мысль о том, что в советской стране, царстве справедливости, можно нечеловеческими пытками, о которых в царских тюрьмах и думать не могли, принудить к чему угодно сотни тысяч людей и сейчас кажется запредельной, а так и было. Кстати, не все сознавались: Блюхер умер под пытками, и мой папа не подписал обвинительного заключения, крепкий был человек.

Весной – пересажали виднейших руководителей Красной Армии, маршалов Тухачевского, Блюхера, Егорова и других. Летом их судили и расстреляли. Вот тут уже наступил массовый психоз. Поползла зловещая формула «Пятая колонна», так один из испанских мятежников назвал силы в Мадриде, которые ожидают наступления 4-х франкистских колонн, и так стали называть в Союзе мифические, выдуманные силы диверсантов и вредителей, якобы ожидающих сигнала.
 
4.

По соседству жил мой сверстник и приятель Нюмка Перцовский. Единственный сын строгих и добропорядочных родителей, он был умным, веселым и «отвязанным» парнем, нет-нет выкидывал какой-нибудь фортель, отчего его мама Хинна Наумовна приходила в ужас. Она была образованным и интеллигентным человеком. Помню, мы спросили ее о Германии, почему от нее столько вреда, она же, судя по карте, маленькая, ее ответ был простым и глубоким: «Она маленькая, но очень злая!» и она в двух словах точно описала сущность немецкого фашизма. Были они, видимо, очень добрые люди: после смерти мамы взяли меня с Нюмкой на зимние каникулы с собой, в военный дом отдыха, кому бы это надо? С Нюмкой мы очень дружили, все волнующие события серьезно обсуждали, и, по результатам анализа, выносили решение.

А события были ужасные. Этих военных – «изменников родины» или «врагов народа», как их стали называть, мы боготворили, они были любимейшими нашими героями. Правда, легенды о них были сильно приукрашены, не известно было, например, что Тухачевский расстреливал заложников и готовился травить ядовитыми газами тамбовских крестьян, но их личная доблесть и боевые успехи во многих книгах были описаны очень ярко. Например, была очень популярна книжка Серафимовича «Железный поток» о походе Таманской Армии, а ее командир Е. Ковтюх, тоже был арестован. Да и жили они рядом с нами, Алик Путна засматривался на Юлиану.

Теперь вчерашние кумиры были преданы анафеме, портреты маршалов в учебнике истории велено было закрасить чернилами, книги о них были уничтожены или переписаны, так из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» были вырваны фамилии Троцкого и Муралова, пришлось плюнуть на рифму. Книжка Багрицкого вышла с черными пятнами: «Вот идут они рядами, сбитые толково, / Латыши, за латышами кони Примакова» - на фамилии Примакова, это командир «Червонного Казачества», тоже «изменник», стояло типографское клише. В наших домах тоже начались аресты, и мы утром считали потери: «Забрали Р. из 11 квартиры, Н. из 34, О. из 76…!» - «Как же так, О. участвовал в разгроме Деникина, а Н. – красный партизан?» Главный дворовый хулиган, который гордо носил почетную кличку «Пахан», авторитетно комментировал: «О. из белых офицеров, замаскировавшийся, бля, а Н. продался за большие деньги, видели на каком велосипеде ихний Женька ездит?» Дети и жены арестованных оказались в глубоком вакууме, все их избегали и они не задерживались во дворе, юрк – и домой. Да и не долго они глаза мозолили: жен скоро пересажали, а детей отправили в детские колонии. Мало, кого забрали родные, всякое, даже такое проявление сочувствия стало опасным.
 
5.

Шпиономания приняла патологические формы: людям стали мерещиться совершенно нелепые проявления вредительства, на заводах случайные поломки оборудования и инструмента стали вредительством: на некоторых предприятиях ИТР сплошь пересажали, в ошибках и оговорках, даже опечатках, видели происки врагов. Особенно глупо было у детей, на картинках в разных книгах, журналах и плакатах стали находить какие-то вражеские символы: в учебнике истории папаха революционного солдата изображала жабью морду. Таким способом скрытый враг-художник опозорил революцию, а прочие затаившиеся враги, глядя на это поношение, наполнялись надеждой на реставрацию капитализма, дескать, есть еще порох в пороховницах! На спичечных коробках стилизованное изображение пламени, если перевернуть картинку оказывалось профилем Троцкого, чьих портретов, аккурат, 10 лет здесь никто видеть не мог, но все узнавали!

Однажды я застал в просторном школьном коридоре большую толкучку: у каждого окна толпились возбужденные ребята всех возрастов, маленькие прыгали и визжали, старшие солидно переговаривались, все рассматривали на просвет пионерские галстуки. «Где, где, не видать!» - «Ну, как не видать, смотри, смотри, точно!» - «И правда, ясно видно!!!» Оказывается, на галстуках были видны вытканные фашистские знаки, свастики. Иногда подходили учителя, им показывали каверзу и они молча(!), озадаченные удалялись в учительскую, укрепляя дикое самовнушение. Наконец, появился школьный вожатый, уважаемый комсомолец, который серьезно и внимательно просмотрел несколько галстуков, отобрал наиболее наглядные и унес с собой. Тут и самые упорные скептики рухнули, ну уж раз Николай увидел – все! «Маразм крепчал!»

Не забыть, что и писатели, «инженеры человеческих душ», чья роль в советские времена была безоговорочно вредной и подлой, вносили свой посильный вклад в общее умопомешательство: А.Макаренко, автор прославленной «Педагогической поэмы», написал глупую и бездарную «Флаги на башнях» о вредительстве, прекрасный А.Гайдар, написал «Судьба барабанщика» про вредителей, книг о Павлике Морозове, который разоблачил вредителя-отца вообще бессчетно было, меня такой премировали после 1 класса, и песни, про героя-обходчика, что не дал вредителям разрушить путь, и кино, и спектакли и еще, еще, еще! На карикатурах Б.Ефимова щерились Троцкие и Зиновьевы, радио гудело с утра до вечера! Даже ушлые, самодостаточные немцы не выдержали этой «психической атаки», а у простодушных, доверчивых, но неуравновешенных, «заводных» русских – тем более не было никакой защиты, «крыша поехала».

Однако, мы с Нюмкой предприняли «мозговой штурм», так это назовут через полвека. Подготовились основательно: сэкономили денег и купили полдюжины «ромовых бутылочек» (шоколадные конфеты с ромом, тогдашний деликатес), как известно, на Руси в трудном деле без бутылки не разберешься! Набрали вещественных доказательств: книги, спички, картины и целую кучу галстуков, забрались под рояль (наше излюбленное место), и стали смотреть и думать. Мы быстро поняли, что на галстуках ничего не выткано, а при ткацком процессе, из-за разнотолщинности ниток, остается случайный ортогональный рисунок, это я излагаю своим нынешним языком – старика-инженера, а тогда мы, два мальчика, из которых и еврей-то был только один, через какой-нибудь час просто пришли к твердому выводу, что все это вредительство – ерунда! Но, поскольку нам было всего по 10 лет, мы выпили ромовые бутылочки, притворились пьяными и заорали: «Брешут, брешут, брешут, брешут, / И про спички тоже брешут!» Мы исполнили этот куплет 50 или 100 раз, точно не помню, и успокоились.

Свидетелем и слушателем этого осталась моя сестра (это был ее рояль), но я клянусь, что все это чистая правда, все: и галстуки, и бутылочки, и 10 лет, а народ не понимал по дурости, но больше потому, что не хотел. «Ста горьких истин нам дороже / Нас возвышающий обман!» На вопрос, почему мы плохо живем, всегда следует один ответ: конечно, не от собственной дурости, жадности, лени и бескультурья, мы же великая нация, народ-богоносец, а только от происков врагов и завистников! Американцы, чеченцы, сионисты, католики и прочая мировая закулиса – все пакостят. Завидуют русским: нашей богатой бескрайней земле, могучей силе, душевной широте - и пакостят, гады.
 
6.

Самыми близкими друзьями папы были латыши, тоже видные военные. Выпить и поговорить он собирался с ними, а в Академии у папы был сослуживец, тоже начальник кафедры Г.С.Иссерсон. Он жил в нашем доме, я дружил с его дочкой Иренкой, но дружеской близости у них не было. Вдруг Иссерсона снимают с работы. Это был страшный признак – обычно снимали с работы за несколько дней перед арестом, и все знакомые немедленно разбегаются и прячутся. Все, но не папа. В первый же день он пошел к Георгию Самойловичу в гости и ходил после этого постоянно. Сильный был человек, почему-то сыну ничего не передалось. Вдруг, Иссерсона восстанавливают – редчайший случай, после этого он очень с папой подружился, дачу снял вместе с нами, в деревне Мякинино.

У нас дома был чудный альбом «Детские и юношеские годы Ильича», я по нему читать научился. Большой, красочный, слева текст, справа – картинка. Многие в память врезались на всю жизнь: одна страшная была разделена пополам, слева снаряды рвутся и убитые лежат, справа – толстые банкиры деньги считают. А одна картинка совсем неинтересная была, на ней были изображены: Ленин, сидящий около шалаша с каким-то, наверное, важным, писанием и некто около костра с котелком. Так это был Зиновьев, так было в тексте. Я на эту картинку и не смотрел. И вот, однажды Иренка попросила у меня этот альбом и понесла его в школу, от излишней активности. Там увидел вожатый, перепугался, отнес директору, тот в НКВД(!) и папу вызвали к Начальнику Академии. Ну, разобрались, вроде бы поверили, что это не антисоветская агитация и решили замять дело, но сестра была страшно испугана и неспроста. Сейчас-то ясно видно, что переполох в школе, НКВД и Академии Генштаба из-за совершенно ничтожного пустяка, был симптомом тяжкой неизлечимой болезни общества, никакой кардиограммы не надо, чтобы понять, что это государство и политический строй нежизнеспособны. Медведь, который реагирует на комариный писк, обречен: его мозг переполнен случайными шумами, и он не заметит охотника, если раньше не издохнет с перепугу.
 
7.

Между тем, время шло, и аресты стали массовыми. Наши дома образовывали почти квадратное каре, с каждой стороны, примерно по 6 подъездов. Утром было видно, как у какого-нибудь подъезда стоит машина, иногда – две, там идет обыск. Для Юлианы настало страшное время, каждую ночь она слушала шаги на лестнице, пока, измученная не засыпала. А я спал, как сурок, защищенный детской верой в папину невиновность и непониманием того, что понятие вины исчезло. Сажали не виновных, а кого надо.

Однажды приехал папин сослуживец из Белоруссии, полковник. Я смотрел и слушал. Папа спрашивал: «А как там полковник М.?» - «Арестован, оказался врагом народа!» - «А майор Н,?» - «Оказался врагом народа!» - «А подполковник О.?» - «Враг народа». Ну и так далее. Странно было то, что папа ничего не спрашивал о проявлениях, обстоятельствах, доказательствах, а гость ничего не добавлял, их лица были серьезны, а голоса спокойны, вроде как они говорили об очевидном.
 
8.

Дошла очередь до Перцовских: их арестовали обоих. Нюмку увез в Гомель его дядя, но родители этого не знали. Человек, которого сажали, терял все связи с миром и переживания за судьбу и жизнь близких, особенно, детей, были не последним страданием несчастных жертв.

Месяца через четыре Нюмка соскучился и прислал мне письмо, где описывал гомельскую жизнь, критиковал провинциальные обычаи и жуткий акцент. Я что-то ответил, о родителях ничего не спрашивал, он ничего не сообщал, не могли же мы догадываться о перлюстрации? Ей-Богу, не знаю. Должно быть, инстинкт подсказывал осторожность.

Где-то, еще через месяц или два, был я у одноклассника, поблизости. Его мама говорит: «Тебя спрашивают». Я вышел в коридор. Страшная, старая, изможденная женщина, в которой никто не узнал бы Перцовской, спросила меня голосом, спокойная интонация которого не могла скрыть сверхчеловеческого напряжения: «Эдик, где Нюма?» Я мгновенно все понял и, кинувшись к ней, запричитал: «Он жив-здоров! Все в порядке, Хинна Наумовна, успокойтесь, он у дяди Семы, недавно письмо прислал, оно дома, я вам покажу, у него все хорошо!» Ее отпустило... Она успела восстановить свое положение, квартиру и вернула Нюмку, который приехал из Гомеля с уморительным местечковым поющим акцентом, сейчас такого уже не услышишь. Вскоре она умерла. Я никогда не расспрашивал, что с ней сделали, хотя и не знал еще афоризма: «Меньше знаешь – крепче спишь», просто догадывался, что об этом она никогда не расскажет, а сейчас я и так все знаю. Ее били и пытали, чтобы получить признания в своей и чужих винах, она, как одна из каждой тысячи, не призналась, и так умно защищалась, что сочли за лучшее выпустить до суда. Во время пыток ей отбили все внутренние органы, то есть «нанесли повреждения, не совместимые с жизнью», как пишут в актах ДТП. Если бы она не выдержала и подписала обвинительное заключение, ее бы немедленно расстреляли, как всех, а родне сообщили бы приговор – 10 лет лагерей без права переписки. Лет через 10 сообщили бы, что умерла от сердечной недостаточности, и только через полвека родные узнали бы правду.
 
9.

Время шло, сажали весь 1937 год, затем репрессии, за недостатком материала пошли на убыль. В марте 1938 был последний большой процесс «право-троцкистского блока», расстреляли еще кучу врагов народа, во главе с «любимцем партии» Бухариным, и вроде бы стало утихать.

17 сентября 1938 года пришли за папой. Он оделся и вышел в коридор. Мы обнялись, он не плакал, но лицо было необычно красного цвета. Я его утешал, что разберутся и выпустят, он молчал, не сказал ни слова.

Когда все ушли, мы с Полей поплакали. Она сказала: «Давай загадаем, вот на этот цветок, если он расцветет – папа вернется». Цветок завял. А был это «Огонек» или «Ванька мокрый», его извести можно, кажется, только серной кислотой или динамитом, но завял. Я в жизни знал четыре редчайших совпадения, это одно из них.

Всех знакомых, как ветром сдуло, за одним исключением: Иссерсон навещал нас и настойчиво приглашал в гости, и я у них часто бывал. А на дворе и в школе было вполне терпимое отношение, не думаю, что нас с сестрой особенно любили, но папа был одним из последних, и, видимо, люди уже кое-что поняли. Годом раньше детей заставляли публично отрекаться от родителей-изменников родины, а Юлиана скорее умерла бы, чем отреклась от папы, однако время прошло, и уже не приставали. Широко ходила поговорка: «Лес рубят – щепки летят», ее и Ю.Алешковский напомнил. Значит, когда вырубают измену, захватывают и невинных людей, тогда можно и пожалеть несчастных, может они и есть те щепки. Но были и более радикальные мнения. Был у меня приятель Витя Дмитриевский – хороший, веселый парень, тоже сын военного. И вот, как-то, разговаривали мы наедине, Витька и говорит: «А мой отец считает, что все, кого забрали – невиноваты!» видно очень болела светлая душа у его отца, что сказал такое смертельно опасное слово.
 
10.

Мне светила прямая дорога в детскую колонию, куда отправляли всех детей изменников родины. Там, для них были созданы особо тяжелые условия, правда и великая дружба там была. Меня спасла тетя Ната, она оформила на меня официальную опеку, что допускалось специальным постановлением НКВД. Она была замужем за военным врачом Н.И.Турчаниновым, и, проявлением заботы о вражеском отпрыске, навлекала на себя, а особенно, на своего доброго и благородного супруга грозную опасность, притом сама она была очень, прямо болезненно боязлива, но веления совести были для нее сильнее риска. Миллионная благотворительность миллиардеров – жалкие гроши, ничто, по сравнению с великодушием моей тетки, которая вернулась на работу, чтобы материально поддерживать осиротевших детей покойной сестры. Я не отплатил ей вниманием и заботой за ее великое добро.
 
11.

Пока тянулось следствие, мы ничего не знали. Носили передачи и стояли в очередях у стен Бутырской тюрьмы. Об этих очередях написано у А.Ахматовой, в «Реквиеме», лучше не скажешь. Однажды, когда одна страдалица тихо обронила: «Я стою за той дамой», меня, идиота, как кипятком ошпарило! «Дамой! Белогвардейщина, куда я попал!».

Папа не признал себя виновным и не подписал обвинительного заключения, чего это ему стоило, Юлиана увидела, когда пришла на свидание перед отправкой в лагерь: у него были выбиты зубы и он хромал. Тетя Ната слыхала, что он на суде каялся только в том, что не разглядел изменников вокруг. Ему дали 15 лет с правом переписки и послали в лагерь. Нам передали записку на куске оберточной бумаги, очень жаль, что она пропала. Там были такие слова: «Попал, как червь под колесо истории», «Меня оклеветали и так бессовестно, что я до сих пор не могу опомниться», а главное – боль за детей. Сначала он попал в Красноярский край, но, примерно, через год был переведен в Коми АССР, в поселок Вожаель, где и пребывал до самой своей мученической кончины.

Нас выселили в комнатку в подмосковной Лосинке. Сейчас это унылый московский район, а тогда был тихий дачный поселок. Десяток двухэтажных домов образовывал городок при местной артиллерийской базе. Половина жителей были выселенные члены семей репрессированных, в том числе ближайшие друзья, Лида Гречаник, тоже с Чистых Прудов, и Володя Анцев – сосед. В Лосинке была большая еврейская колония, а евреи – вообще сердобольны и сострадательны к чужим несчастьям, так что обстановка была сочувственная. Добрая и самоотверженная Поля осталась с нами на все тяжкие годы вместо матери.

Прощание с московским классом было весьма трогательным: мне подарили на память стаканчик для карандашей и 2 больших портрета, Ленина и Сталина. Эти святыни висели на почетных местах до самой войны, а когда немцы подходили к Москве, осторожная Поля их выкинула.

Месяца через 2-3 к нам пришли две женщины и сказали, что они латышки, жены «изменников родины», и что поэтому нам, объединенным общей бедой, нужно дружить и друг другу помогать. Когда гостьи ушли, я сказал сестре, что наш-то папа невиновен, поэтому у нас с ними ничего общего быть не может. Так что напрасно я сетую на дурость народную, когда сам-то был полный дурак!

Г.С. Иссерсон приезжал к нам на мой день рождения, подарил мне набор инструментов, из которого сохранился только молоток. Я иногда ездил к ним в гости. И вот, незадолго до Войны, я пришел к ним во время обыска, Г.С. арестовали. Он возглавлял кафедру стратегии и известный военачальник Штеменко, в своих воспоминаниях, вспоминает его с большим уважением. Ему дали 10 лет и отправили в лагерь, где его, рафинированного интеллигента, ждала скорая и неминуемая гибель, но по соседству работала геологоразведочная партия, а там был нужен геодезист, его взяли, и он выжил.

До войны мы, как могли, поддерживали папу, посылали кое-какую еду, витамины и табак. В войну стало совсем плохо: прекратили прием посылок. Я не знаю, зачем это было сделано, но власти нашей страны всегда делают все, что можно, во вред людям, наверное, и это потому же. Вопреки своей великой сдержанности, он иногда просил что-нибудь прислать. Мы давали посылки соседу, шоферу-дальнобойщику, он возил их по России, иногда откуда-нибудь удавалось отправить и нам самим. Время шло, он в лагере умирал от голода и пеллагры, а мы не могли ему помочь.

Тщетно просил он послать его на фронт, никому это было не нужно, и 22 декабря 1943 года он умер в заключении.
 
12.

Сохранились его письма. Там содержатся очень серьезные советы и указания детям, о судьбе которых он беспокоился больше всего: как жить, как учиться, как вести себя, сообщения о здоровье и обстановке, некоторые хозяйственные мелочи. Но есть мысли, которые позволяют понять его мировоззрение. Я их выбрал, где не выдерживал - вставлял курсивом комментарии.

26.6.39. «В тюрьме я сильно состарился. Сейчас здоров, но хромаю… Обо мне не беспокойтесь: моя старость обеспечена работой и хлебом. Никакой вины перед советским народом и вами я не чувствую. Меня оклеветали, а доказать это, не имея связи с живыми людьми, очень трудно. Написал и послал длинное письмо К.Е.Ворошилову, который знает мою работу. Ему, при наличии времени, легко установить, что меня оклеветали» (это Ворошилову-то, который их всех и предал!).

26.8.39. «Работаю довольно много. Работа требует некоторого напряжения, но вы ведь знаете, что я никогда не искал легкой работы. Пока силы позволяют, стараюсь свою норму не только выполнять, но и перевыполнять… Буду и в дальнейшем стараться работать честно, чтобы вам не приходилось краснеть за своего отца». Дочери-студентке: «…мне кажется, что ты, работая над собой, можешь стать крупным научным работником – писателем. На это у тебя много данных, и основное заключается в том, что ты много пережила. А тяжелые переживания обогащают человека, делают его более восприимчивым. То, что дубина ничего не видевшая, не пережившая, не замечает, то видит человек, много перетерпевший… Но, что бы ты ни изучала, прежде всего надо знать основы марксизма-ленинизма… Ты прочти главу из новой истории ВКП(б), написанную Сталиным, в которой речь идет о диалектическом материализме, затем Энгельса – происхождение семьи, частной собственности и государства, его же «Антидюринг»…»
1.01.40. Сыну, ко дню рождения: «Желаю тебе расти большим, быть здоровым, успешно учиться и быть честным сыном советского народа. – Это значит, честно служить народу, когда ты вырастешь большим, это значит, бороться за построение нового коммунистического общества не только у нас, но и во всем мире. Только в новом коммунистическом обществе все будут счастливы.. .Легче строить новую жизнь, когда все люди хорошо грамотны, когда в стране много инженеров, писателей, ученых…Поэтому, если ты будешь хорошо учиться сам, и будешь помогать отстающим ученикам, ты этим самым будешь помогать строить новое общество…»

«Наш край неописуемо красив. Я часто наблюдаю восход солнца и закат. Когда мне раньше приходилось смотреть на картину, изображающую восход и закат солнца, мне всегда приходило в голову, что художник перестарался, что такой красоты в природе нет. А сейчас я должен сказать, что нет такого художника, который мог бы передать на полотне все красоты сибирской природы. Здесь небо красивее крымского или кавказского, здесь и горы красивее крымских или кавказских гор… Тебе, сынок, надо побывать в этих краях, только не в качестве заключенного… Будь здоров, мой милый. Не мечтай! Жизнь не мечта, а кусочек истории, которая ни слез, ни мечты не признает».

12.06.40. Сыну: «Я никогда не сомневался, что ты будешь трудолюбивым и честным человеком. Надо трудиться! Лень – причина всяких человеческих пороков. Лень толкает человека на воровство и другие преступления. Она губит человека»

1.4.41. Дочери «Живу весело и радостно. Встаю рано. Часов 15-16 дышу здоровым воздухом соснового леса. (Единственный раз намекнул, как работает) Болеть не болею, но чувствую себя, как мои старые валенки: чем больше их чинят, тем больше они расползаются. Врачами признан пригодным только к легкому физическому труду. Работаю в лесу, на лесоповале» «Посмотреть на Латвию было бы хорошо. Там много красивых мест. Надеюсь, что мы с тобою и Эдиком посмотрим мою родину и «Крутые берега», где мы юношами пели революционные песни и мечтали (именно мечтали, потому что первый день после пролетарской революции представляли себе очень плохо) о социализме. Там же я делал первые доклады о женщине и социализме по Бебелю, войне и революции и т.д.»

22.05.42. «Рыдать, рыдать хочется. Именно рыдать, а не плакать. Плачут тихо, без истерики. А у меня накопилось столько горечи, что без истерики не выплачу. Душа болит, когда вспоминаю вас, страдающих вместе со мной ни за что». «…он совсем забыл, ушел от меня. Бедный мальчик, сколько он пережил в свои 15 лет! И ты тоже, Лялечка. Другая за 100 лет столько горя не видела, сколько ты за последние 5-6 лет… Снова написал председателю Верховного Суда отменить приговор по моему делу, но пока ответа нет. Я прекрасно понимаю, что вопрос обо мне и мне подобных старых членах партии большевиков будет решаться особо. Но напоминать о себе не лишнее. «Дитя не плачет – мать не разумеет» (Мать! Страшнее этой людоедки-мачехи на свете не было) «Я рад, что Эдик будет работать в колхозе. Во-первых, это необходимо для государства, это нужно всему народу. Во-вторых, он привыкнет с малых лет к труду и трудностям жизни, а в-третьих он может окрепнуть физически.. Я ведь в 15 лет работал в поле, наравне со взрослыми. Правда, я ел, как у нас говорят, от вольного, поэтому каждое лето от работы становился крепче и бодрее».

30.05.42. Поле. «Ляля пишет, что ее могут взять в армию, с кем же останется Эдюша?…. Страшно обидно, что не меня берут в армию, а мою дочь. Я был бы рад положить голову за нее и еще за двух девушек»

16.7.42. Сыну «У тебя и у меня много тяжелого и трудного позади, а самое трудное еще впереди. Когда я об этом трудном, тяжелом будущем подумаю, меня жуть берет…. Вечерами читаю все, что попадет в руки: случайный номер журнала «Огонек», «Большевик». Книг очень мало… Настроение гадкое. Противно смотреть на себя, на других. Постепенно, медленно теряю человеческий облик. Как хочется пережить это тяжелое время. Нужна помощь, но ждать ее неоткуда. Вы мужайтесь, будьте бодры».

7.11.42. «Поздравляю вас с двадцатипятилетием. (Октябрьской Революции!) Желаю вам быть честными и сознательными защитниками интересов трудящихся и всего трудового народа. Не будьте низкими делягами, которые знают только свое машиностроение или журналистику. Изучайте внимательно и старательно классиков марксизма: Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Изучите сейчас же лозунги ЦК ВКП(б) к 25-летию и сравните с лозунгами, скажем, к 5-летию, 10-летию, 15-й, 20-й годовщинам. Все эти исторические документы надо знать наизусть. Они нужны нам повседневно, они нужны для истории».

6.11.42.«Блеснул луч надежды, блеснул и исчез. Меня смотрели врачи, признали здоровым. Я надеялся, что отправят в действующую армию. Но прошло уже 6 дней, мне уже кажется, что все пропало, что надежд уехать на фронт уже нет. Буду надеяться» (Это конец 42 года, когда война достигла предельного ожесточения, Сталинградская битва).

8.12.42.«Месяц назад передо мной пролетел луч надежды, пролетел и исчез во мраке неизвестности... Мне кажется, что надеяться не на что, остается одно бессмысленное существование в тягость вам и самому себе. Приходится жить только потому, что всему живому свойственно подчиняться поговорке: «как жить ни тошно, а помирать еще тошней». Видите, я опять испортил вам настроение… Будем жить, будем надеяться…»

2.05.43. «Живу по-прежнему. Работаю старательно. Беда только в том, что в последнее время потерял здоровье и не могу работать, как работал раньше…. Надежду уйти в армию я окончательно потерял. Это дело тянется около полугода, видимо на меня окончательно махнули рукой. Жаль, но ничего поделать не могу. Насильно, как говорят, мил не будешь»

25.05.43. Сыну «Милый, хороший, будь и впредь старательным и добросовестным защитником интересов советского народа… Я на прежнем месте, жив и работаю старательно, чтобы хоть чем-нибудь помочь советскому народу в его борьбе с фашизмом. Сегодня отдыхаю и читаю биографию Ленина»

29.07.43 «Письма не доходят. Почему, отчего? Ничего не понимаю. Вот и получается, что против моей воли, против воли вашей, вы удаляетесь все дальше и дальше. Мы становимся чужими, а я без вас – заживо погребенным. Точнее – мое духовное я (хотя оно и не отделимо от материального) уже умерло, а физическое еще продолжает жить, есть, портить воздух, ощущать какие-то физические боли. Как было бы хорошо, если бы и мое физическое перестало существовать. «Понемножечку шажком, серым вереском, песком…» А хочется вас повидать, взглянуть хоть одним глазком, а потом «серым вереском, песком». Временами хочется и большего – жить полной жизнью, быть полноценным гражданином советского общества. Но это мечты, мечты неосуществимые. И вот эти мечты о неосуществимом меня и мучают, мучают днем и ночью, мучают до обалдения, так, что я иногда не замечаю окружающих. Кое-кто на моем месте чувствовал бы себя хорошо: работа у меня в настоящее время легкая (он уже болен пеллагрой), а кушаю я не плохо, лучше вас, в этом я не сомневаюсь. Иногда даже удается почитать. Вот недавно читал литературно-критические статьи М.Горького… Гоняюсь за публицистическими статьями Добролюбова… Дней пять писал вам письмо и все еще не написал. Морально выдохся. Нужен какой-то сильный толчок, чтобы я пришел в себя, вновь стал бы человеком».

14.9.43. « Я болен. Болею давно. Болезнь моя заключается в том, что на почве отсутствие в организме некоторых необходимых веществ кишки перестали переваривать пищу. Отсюда, так называемый, авитаминозный понос. Нужны овощи и другой климат. Здесь эта болезнь неизлечима… Поэтому поправившихся отпускают, но не всех, а по выбору. Почему? Об этом писать не могу, да и долго писать. Чувствую себя спокойно. Совесть моя перед вами и перед народом чиста. И вы не унывайте, не печальтесь. Сделать мы ничего не можем. А одной смерти не миновать. Рад, что доблестная наша армия гонит врага. Кончится война, и жить народу станет легче. Газет и книг не получил, очевидно, и не получу… Вам желаю вернуться с лесозаготовок здоровыми и бодрыми… Всем желаю здоровья, счастья, Победы над врагом….Приписка: Как только закрою глаза, Поля меня угощает то картошкой с творогом, то капустой со свининой. Одним словом, каждую ночь ем что-нибудь острое у вас в гостях. А Эдик по-прежнему любит поджаренную картошку и макароны с сыром?»

Это последнее письмо. Через 3 месяца папа умер, ему было 48 лет. В 1956 он был посмертно реабилитирован, «в связи с отсутствием состава преступления».
 
13.

Святая душа. Величайшая верность целям и принципам, верность всепоглощающая, слепая, иррациональная, типично религиозная: «Верую, ибо абсурдно». Доброта и детское, ангельское простодушие. Видимо, эта когорта вся была такая. Да что же их ввергло в эту геенну огненную? Ответ один - соблазн.

Я знакомился с христианским вероучением, читал Библию и как-то обратил внимание на несвойственную Евангелию жесткость в одном месте: "Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через которого они приходят. Лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море..." (Лк, 17:1), причем эти слова повторяются и от Матфея и от Марка, это значит, они восприняты, как очень важные. "И если рука твоя, нога или глаз соблазняют тебя — вырви и брось..." Вспомнил еще, что в главной молитве — "Отче наш", заповеданной Христом в Нагорной проповеди, христиане ежедневно умоляют Господа "не вводить в искушение". Кажется, велика ли беда? Ну, соблазнится человек, согрешит, и что? Стыд — не дым, глаза не выест. Но, значит, великие древние Учителя думали иначе, если видели в соблазнах главную опасность для человечества.

Мера и степень опасности определяется двумя показателями: тяжестью последствий опасного воздействия и силой ощущений опасности, воспринимаемой органами чувств. Чем больше первое и меньше второе — тем страшнее. Гамма-излучение менее разрушительно, чем огонь, но не ощущается, поэтому что хуже — неизвестно. Соблазн, как и радиация не ощущается и человек не чувствует ни боли, ни страха. И воображение не помогает, ибо "желание — отец мысли", чего человеку не хочется думать — того он и не думает. Пока соблазняет чужая жена, это опасно только для ее мужа, но когда соблазны охватывают общество — возникает грозная опасность для всего человечества, вот что открылось творцам мировых религий, вот от чего они пытались спасти человека, вот ради чего они старались запугать и очаровать его. Пока "религия — опиум народа" его наполняла смирением, он не был опасен.

Оказалось, что социализм — сплошной беспредельный соблазн. Пропал страх Божий, охранявший нравственность и стало все можно. Мучить в тюрьмах и убивать, грабить, обижать и обманывать — можно, принуждать массы народа к глупым и вредным занятиям – можно, застроить города военными заводами и производить безумное количество ужасного оружия — можно, разорять и отравлять землю, растрачивать ее недра и плодородие — тоже можно, все можно! Но, мало того, выяснилось, что можно не работать "в поте лица", как было заповедано Ветхим Заветом, а только делать вид, что работаешь, ибо оплата труда не зависела от его результатов. Это был "сверхсоблазн", против которого не мог устоять никто, люди, естественно, и разучились производительно работать, иначе и быть не могло: Оказалось, что можно безнаказанно тащить с работы все, что ни попадя, ибо общественное — ничье и все перли, кто во что горазд. Весь народ превратился в воров, которых, для благозвучия, стали называть "несуны". Казалось бы, заповеди и молитвы слабая защита от соблазнов, но угроза морального осуждения со стороны верующих была сильным сдерживающим фактором, пример – российская деревня, ныне погрязшая в воровстве и пьянстве.

Несчастные красные командиры, герои моего детства, одним из которых был папа, пали не первыми жертвами рокового соблазна. Всей душой поверив, что им выпало счастье построить на земле Царство Небесное, они были беззащитны против зависти и злобы и сгинули, вместе со своими жертвами — теми, против кого они боролись и миллионами других, причастных к этой борьбе и непричастных.

Все совершалось по слову Христову: "Ибо многие придут и многих прельстят. И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга. И, по причине беззакония, во многих охладеет любовь". (Мф. 24:10).

Но кто же были те соблазнители, кому "лучше бы жернов на шею"? Кто придумал дьявольский соблазн? Не злодеи человеконенавистники и не бесчестные властолюбцы, а тихие мыслители-гуманисты: фантазеры и мечтатели. Они "хотели, как лучше", но были носителями бредовой идеи, что можно, не совершенствуя человека, создать совершенный порядок, царство добра и справедливости, где сильные и слабые, злые и добрые, алчные и щедрые - все будут жить в довольстве и согласии, стоит только обобществить средства производства и ввести государственное (“научное”) планирование всех видов человеческой деятельности. Этот призрак долго бродил по Европе без вреда для людей, пока Маркс не гальванизировал его классовой моделью общества и заклятием "диктатура пролетариата", а потом он забрел к русским экстремистам, тут-то все и завертелось. Российская тоталитарная Империя с некультурным и беспокойным, но доверчивым народом идеально подошла для реализации химеры. И вот результат: полное разорение страны. Экономика разрушена. И промышленность, и науку и сельское хозяйство, и армию надо создавать заново, здравоохранение и образование – переделывать. Но самое страшное – изуродованная ментальность, потеря нравственности и ответственности за свои поступки.
 
14.

Особую роль в кошмарной истории России ХХ века сыграл Ленин. Он был не главным носителем соблазна, но именно ему удалось наполнить бесплотную социологическую утопию кровавым содержанием. Его пришествие предугадал и предсказал гений Л.Толстого: «Благодаря отсутствию в его характере свойств нравственных и эстетических, которые вызывают сомнения и колебания, он очень скоро занял в революционном мире удовлетворявшее его самолюбие положение руководителя партии. Раз избрав направление, он уже никогда не сомневался и не колебался и потому был уверен, что никогда не ошибался. Все ему казалось необыкновенно просто, ясно, несомненно. И при узости и односторонности его взгляда все действительно было просто и ясно, и нужно было только, как он говорил, быть логичным. Самоуверенность его была так велика, что она могла только отталкивать от себя людей или подчинять себе. А так как деятельность его происходила среди очень молодых людей, принимавших его безграничную самоуверенность за глубокомыслие и мудрость, то большинство подчинялось ему, и он имел большой успех в революционных кругах. Деятельность его состояла в подготовлении к восстанию, в котором он должен был захватить власть и созвать собор. На соборе же должна быть предложена составленная им программа. И он был вполне уверен, что программа эта исчерпывала все вопросы, и нельзя было не исполнить ее» («Воскресение», ч.3, XV).

Ленин точно соответствовал толстовскому описанию – типичный образованный маргинал, доктринер и фанатик, не лишенный здравого смысла, отсюда – НЭП. А его сторонники и соратники, большевики, в массе своей, за редкими исключениями, были попроще, из народа, они болели душой за угнетенных, но были малообразованны, поэтому не могли правильно оценить утопии Маркса в исторической ретроспективе. Они и были той политической силой, которая, уверовав в марксизм, поверила Ленину и стала принуждением и насилием устанавливать новый порядок. После смерти Ленина, они выдвинули Сталина, как самого решительного и бескомпромиссного и наделили его всей полнотой власти. Если Ленин был недалеким, то Сталин был просто дураком и психопатом (диагноз Бехтерева). Уточним термин: здесь «дурак» не брань, а квалификация, то есть, человек, неспособный к адекватной самооценке и корректному расчету последствий своих слов и поступков. Для доказательства этого утверждения достаточно заглянуть в любую его печатную работу, например, «Марксизм и вопросы языкознания», и все сомнения пропадут: автор – дурак, возомнивший себя гением.

Вот в чем наша Великая Военная Тайна: в течение ровно 30 лет, огромным неустроенным и беспокойным государством правил буйно помешанный, которого мы сами неустанно славили, как «Великого Вождя и Мудрого Учителя». Все его планы, действия и начинания несли стране и населению вред и несчастья. Разорение сельского хозяйства, убыточная индустриализация и опустошительная война - явились прямым результатом его безумной деятельности. Его рабочим инструментом и стал Большой Террор. Истоки и развитие его изучены и описаны, лучше всего, в книге Р.Конквеста «Большой Террор», цикле статей Г.Х.Попова («МК», 2003) и прекрасной статье И.Ефимова («Звезда», 99, №5).

ВЧК-НКВД-КГБ – эту жуткую организацию создало партийное руководство для самозащиты и борьбы с политическими противниками. По закону бюрократического равновесия, для послушания и управляемости, к грязной работе были привлечены самые примитивные и убогие люди, такими легче руководить, они не склонны к интригам, другие были бы опасны, да и не согласились бы. Таким образом, Большой Террор развернули и осуществляли густопсовые дураки, которые никак не могли ни понимать, ни защищать интересы государства и общества. Репрессированный чекист М.Шрейдер в книге «НКВД изнутри» (М., «Возвращение», 1995) показал сущий дурдом с кретинами-исполнителями, которые, отождествляя свое черное дело с интересами государства, «хотели, как лучше», а получился ад кромешный. 1937 год стал роковой вехой, потому что Сталин, официально разрешив пытки подследственных (неофициально пытали и раньше), раскрутил дьявольский порочный круг: чем больше признаний выколачивали изверги-следователи, тем более пугала и Сталина и их самих, иллюзия заговоров и вредительства, поэтому тем больше изощрялись палачи в истязаниях, ну и так далее. В технике это явление называется «положительная обратная связь» – объект управления при этом «идет вразнос» до разрушения.

Страну захлестнул вал доносов и фальсификаций. Больше всего пострадали люди непокорные, независимые, принципиальные, с чувством собственного достоинства, но это признаки профессионализма, поэтому и Туполев и Королев не избежали лагерей. Большой Террор был отрицательной селекцией, погибли лучшие, выжили худшие. Между прочим, все бывшие латышские стрелки, спасители революции, были перебиты поголовно вместе со своим командиром, И.Вациетисом, первым Главнокомандующим Республики, именно потому, что хотели служить, но не могли выслуживаться. Борьба стала фантасмагорией: истребляли не иноплеменников, не иноверцев и даже не инакомыслящих, нет, здесь истребляли глупые – умных, злые – добрых и бессовестные – честных, такого на земле не было никогда.
 
15.

Большой Террор оставил мрачный отпечаток на советском – российском обществе. Словно бы по дьявольскому плану, всех порядочных и энергичных людей собрали под знаменами ВКП(б), чтобы потом разом всех и уничтожить. Эта напасть в России не первая. Веком раньше Николай I выкорчевал декабристов: «Количественно число повешенных и сосланных, сравнительно с общим множеством дворян, было ничтожным, однако изъятие этого меньшинства лишило общество нравственной точки зрения на себя. Общественная безнравственность сделалась знамением эпохи». (Ю.М.Лотман «А.С.Пушкин»). Точно так же советское общество вместе с уничтоженными гражданами утратило тот каркас, который его удерживал от деградации. Теперь все повисло только на страхе, он же в ХХ веке не мог обеспечить развитие промышленности, экономики и, тем более, культуры. Конечно, Сталин был только корнем зла, а самим-то злом было отсутствие гражданского общества, безнравственность и политическое безразличие народа. Опять Ю.М. Лотман: «От проницательных современников не укрылось, что потерявшее стыд общество столь же активно формировало своего императора, сколь он лепил общество по своему образу и подобию». То же было и здесь. Большой Террор изменил всю новую историю России. Все социальные процессы, экономика и события, приняли иррациональный характер. Цвет ее населения остался на полях сражений и в застенках НКВД, страна понесла величайшие потери, а народу выпали немыслимые страдания. Гибли лучшие, и от поражения генофонда Россия не оправится и за несколько веков. Осмысление и понимание же так и не пришло, поэтому история не закрыта. Пока самая безумная старуха не выкинет с омерзением в помойку портрет Сталина – трагедия России продолжается.

Э.Алкснис, 19.01.04 - 29.06.04.

Источник: Опубликовано в Альманахе "Воля", № 10, издательство "Возвращение"

Версия для печати


Рейтинг: 5.00 (проголосовавших: 1)
Просмотров: 24731

Добавить в закладки | Код для блога
Предварительный просмотр:
Сайт Марка Солонина
Э.Я. Алкснис. "Большой террор в малом масштабе"
Ян Янович Алкснис, большевик с 1913 года, участник Гражданской войны, комдив, с 1936 г. - начальник кафедры в Академии Генштаба РККА. Арестован в 1938, погиб в лагере в конце 1943, реабилитирован в 1956 г. Воспоминания его сына, Эдуарда Яновича (1927 г.р.), наполненные невыдуманными деталями подлинного быта эпохи, яркими и удивительно зрелыми детскими впечатлениями, горькими размышлениями прожившего долгую и трудную жизнь человека, станут еще одним камушком в нерукотворном памятнике великой трагедии России.

Уважаемые пользователи! Если в ходе ознакомления с данным материалом у вас появилось желание задать вопрос лично Марку Солонину, предлагаем воспользоваться страницей обратной связи.

2016
2014
Copyright Mark Solonin
Использование материалов сайта разрешается при условии ссылки (для интернет-изданий — гиперссылки) на solonin.org
Отправить сообщение Марку Солонину